Сергей Яковлевич Елпатьевский – известный в свое время писатель, революционер-народоволец, врач, имевший обширнейшую практику, отличный специалист по легочным болезням. Просто удивительно, как много он успел сделать в жизни доброго, мудрого, значительного, насколько полно смог себя реализовать! И это притом, что условия отнюдь не благоприятствовали...
Родился он 23 октября 1854 года в семье бедного сельского священника в селе Новоселка-Кудрино Александровского уезда Владимирской губернии. Отец, Яков Иванович, как все сельские священники той поры, наравне с крестьянами работал на земле. Сергей Яковлевич с большой нежностью вспоминает о нем как о добром, внимательном, заботливом отце. Поздравляя его с пятидесятилетием служения в священном сане, он говорит: «Я невольно оглядываюсь на прошлое, невольно вспоминаю те давние времена, когда мы росли, те трудные, тесные времена, нашу жизнь в Новоселке.
Первое, что мне вспоминается, когда я пробую восстановить в себе эту жизнь – Ваш труд. Я живо представляю себе Вас, работающего в поле на земле, той скупой неласковой Новосельской земле, которая так бедно вознаграждала человека и так много требовала от него упорного труда. Это был труд, не знавший отдыха… упорный, напряженный труд…
Если нам, детям, все-таки жилось хорошо, то только благодаря неусыпным заботам Вашим о нас. Эта Ваша забота о нас – второе, что ярко встает в моих воспоминаниях о нашем детстве. Я живо помню, с каким тревожным и пристальным вниманием следили Вы за моим учением, как много заботились Вы о нашем моральном и физическом воспитании, как неустанно и тяжко думали о нашем будущем.» (Празднование пятидесятилетнего служения в священном сане протоиерея с. Орехова, Владимирской губ., Иакова Иоанновича Елпатьевского. СПб., тип. В. Д. Смирнова, с. 21)
И все-таки, несмотря на родительскую любовь и заботу, сыну порой приходилось очень трудно, особенно во время учебы в далеком от дома Переславском духовном училище: «Нужно сказать, что почти непрерывно за эти четыре года моим ощущением было чувство голода. Чай мы пили только по воскресеньям, и то не всегда, утром никакого завтрака не было, и только давали на дорогу ломоть черного хлеба, притом скверно пропеченного нашей кухаркой, который тотчас же и съедали, как приходили в училище». (Рукописный отдел РГБ, ф. 356, оп. 3, е. х. 42, с. 56) Страдал он тогда не только от голода: «Инспектор Архангельский жаловался отцу на меня, что я не благодарный, не приветливый, сижу как волчонок, все молчу. В том темном царстве, в котором я жил тогда, требовались от нас страх и послушание, и мы отдавали это начальству. Но когда ждали от нас признательности и даже привязанности, на это не хватало нас. И никоим образом не похож я был на волчонка – я был, кроме того, что напуган, очень застенчив, я не умел ластиться, и, как мог, приспособлялся к жизни. Я свернулся в комочек, как свертывается еж при опасности, у меня не было игл, как у ежа, но свернуться, значит уменьшить поверхность ранимого тела и ранения души, - не попадаться на глаза, уйти в угол, спрятаться» (Там же, с. 53).
Но все - таки даже об этих годах Сергей Яковлевич хранит в памяти больше доброго: «И я дождался ласки, и ласка эта скрасила мою темную, угрюмую тогдашнюю жизнь. И все светло и радостно встает в моих воспоминаниях, когда приходит в память об учителе русского языка, Александре Ильиче Покровском.
Была рекреация. Бывали в мае и в июне чудесные утра, когда как-то сразу у учеников, да и у учителей являлась мысль, что нужна рекреация. Была древняя латинская формула, с которой обращался непременно самый маленький карапуз из низшего отделения с просьбой дать рекреацию. Странный человек был Архангельский, строгий, почти суровый к нам, старшим, он как-то особенно любил маленьких ребят из низшего отделения, и редко отказывал выступавшему с петицией карапузу.
Класс опустел, я почему-то задержался и вышел после всех. Предчувствуя рекреацию, я надел новенький парадный люстриновый пиджак с большими стеклянными пуговицами. В темный заплесневевший коридор нижнего этажа откуда-то пробрался солнечный луч и заиграл на моих стеклянных пуговицах. Это было так весело – шесть светлых кружочков бродили, отражаясь от моих пуговиц, по потолку, по стенам… Я вытягивал живот, перегибался, чтобы наблюдать, как бродят светлые кружочки в темном коридоре. В дверях учительской стоял учитель, очевидно наблюдая мои эволюции, и смеялся; а когда я, сконфуженный, принял скромный вид, он позвал меня в учительскую, и подавая мне грамматику Перевлезкова, сказал:         - Вот прочитай, хорошая книжка, - погладил меня по голове. Необыкновенно нежна была для меня ласка учительской руки, необыкновенно хороша была книжка, которую я читал и перечитывал. Там между прочим был «Бежин луг» Тургенева. Он стал мне и потом давать книги из учительской библиотеки…» (Там же, с. 54-55)
А в 1868 г. Елпатьевский поступил в Вифанскую семинарию (в трех верстах от Сергиева Посада), и уже сам, как мог, зарабатывал деньги и заботился не только о младших сестрах и брате, но и обо всех детях родной Новоселки: «Я уже твердо стоял на ногах и начал зарабатывать деньги, - писать сочинения за московских лентяев, взимая с них в риторике по 20 коп., а в философии уже по рублю. Для меня была большая радость, когда я мог на свои собственные деньги привозить домой подарки сестрам, а в особенности брату Алеше, которого я очень любил» (Елпатьевский С. Я. Из воспоминаний. Альманах «Александровская Слобода», М., Изограф, 1998, с 42-43)               «Я любил своих новосельских людей, с детства я мнил себя будущим священником Новоселки… Связь была крепкая и сердечная. Тогда я увидел в первый раз рождественскую елку, я в первое же Рождество студентом первого курса накупил на заработанные деньги украшений и сластей и устроил елку для ребят в Новосельском училище, первую елку там… Как мне приятно было привозить подарки и доставлять радость в мою семью, так же приятно и радостно было привезти что-нибудь и доставить какую-нибудь радость нашим новосельским людям, так близким, так родственным мне тогда» (Там же, с. 45)
И вот эта доброта, заботливость, любовь к людям отличали Сергея Яковлевича Елпатьевского всю жизнь.
В 1872 г. он поступил на медицинский факультет Московского государственного университета, и сразу стал принимать деятельное участие в работе народнических кружков. Еще в студенческие годы успел побывать в качестве военного медика на Кавказском фронте (шла Русско-турецкая война). А после окончания университета тотчас, причем вполне сознательно, поступил земским врачом туда, где народу жилось труднее всего: «Я выбрал …эту черноземную полосу, потому что искал именно ее. В моих родных владимирских местах мне не хотелось устраиваться… И народ там был не тот, который тянул к себе нас, семидесятников, не тот, казалось мне, нуждающийся и страдающий, которому нужны мы» (Елпатьевский С. Я. Воспоминания за пятьдесят лет. Л., Прибой, 1929, с. 5). И он едет в Скопинский уезд Рязанской губернии, где крестьян освободили с крохотными наделами, где они прозябают в нищете, где целые семьи заживо гниют от сифилиса, принесенного когда-то «хозяином» с отхожих промыслов.
Здесь Сергей Яковлевич проделал колоссальную работу: наладил медицинское обслуживание большого уезда, построил и оборудовал земскую больницу, спас «своих» крестьян от нескольких страшных эпидемий – с постоянным риском заразиться самому, без сна и отдыха по нескольку суток… И это – уже имея собственную семью, двоих маленьких детей!
Поэтому, когда всего через два года его арестовали за помощь друзьям- народовольцам, за «укрывательство» сестер Фигнер, одна из которых даже проживала по паспорту его жены, Л. И. Елпатьевской, он почувствовал…облегчение! Можно было отоспаться, обдумать свое первое произведение – повесть «Озимь», которую он писал в камере Скопинской тюрьмы.
С 1882 по 1884 г. С. Я. Елпатьевский жил в Уфимской губернии, куда был выслан под надзор полиции. Начал печататься – в 1882 г. в журнале «Устои» вышел его очерк «К истории унылых людей». А уже в 1884 г. отправился по этапу в Енисейскую губернию, где прожил три года в поистине ужасных условиях – глушь, дикость, страшные морозы. Очень многие интеллигенты не выдерживали ссылки, спивались, сходили с ума, кончали жизнь самоубийством… А Сергей Яковлевич и здесь лечил, боролся с эпидемиями, писал рассказы.
После ссылки поселился в Нижнем Новгороде, с головой окунулся в работу, - и как врач, и как беллетрист. Сблизился с кружком В. Г. Короленко, сотрудничал в волжской печати. С 1897 года жил попеременно то в Петербурге, то в Ялте, а с 1900 – только в Ялте, поскольку у него вновь обострился застарелый туберкулезный процесс, начавшийся еще в студенчестве.
В это время он познакомился с А. П. Чеховым, Л. Н. Толстым,                 А. М. Горьким, Л. Н. Андреевым, многими другими известнейшими писателями, поэтами, издателями. Сам Елпатьевский стал уже таким известным писателем и общественным деятелем, что ялтинская газета «Крымский курьер» от 20 октября 1898 с гордостью сообщала своим читателям: «Антон Павлович Чехов приобретает в Ялте недвижимое имущество и поселяется здесь на постоянное жительство. Так же точно поселяется в Ялте Сергей Яковлевич Елпатьевский». В Крыму С. Я. приобрел широкую известность тем, что очень активно работал в Ялтинском благотворительном обществе и помогал неимущим туберкулезным больным.
В очерке «Петербург - Ялта» читаем: «...Ялта и весь Южный берег поразили меня своей красотой, - строгой линией гор, режущих синее небо, великолепными сосновыми и буковыми лесами и даже именно гневом строгого Черного моря. Но еще больше, чем красотой, захватила она меня ... туберкулезными больными.
Надежды отдаться целиком литературе скоро рассеялись, - я весь ушел, не мог не уйти, в лечение туберкулезных. Поразило и захватило меня то, что выздоравливали такие, которых я раньше считал безнадежными...» (Елпатьевский С. Я. Воспоминания за пятьдесят лет, с. 271). Далее Елпатьевский рассказывает о работе благотворительного общества: «Очень скоро из общества выделилась, как самостоятельная, секция «помощи нуждающимся приезжим больным» ...Члены общества работали энергично, и всякие сборы, концерты давали значительные суммы... Наиболее деятельное участие в секции принимали ялтинские врачи. Откликались и люди из коренной России. Один мой фельетон с призывом к пожертвованиям, напечатанный в «Русских ведомостях», - дал около семидесяти тысяч рублей. Одним из первых, откликнувшихся на фельетон, был Лев Николаевич Толстой, пожертвовавший 1000 рублей. На эти деньги был куплен и достроен дом Адлерберга, в прекрасной, беспыльной местности, где все время работал наш санаторий «Яузлар». За сорок рублей там давалось полное содержание и врачебная помощь. Было значительное количество и бесплатных коек, обеспеченных вкладами. Население «Яузлара» было пестрое, - были крестьяне и рабочие, мелкие ремесленники, учащаяся молодежь, были люди, заболевшие в ссылке и тюрьмах, но лежал и урядник, и даже адъютант Московского жандармского управления Ростовский...
Общество имело еще «Приют для хроников» - также туберкулезных, более скромно обставленный, где плата была 25 рублей в месяц и также были бесплатные койки, но оба учреждения были не велики, и главная деятельность секции была направлена на устройство в Ялте и в окрестностях приезжих туберкулезных. Больных стало приезжать все больше и больше. Мой фельетон вызвал прилив денежных средств, но и прилив больных. Люди узнали, что в Ялте кто-то заботится о приезжих, и с меньшим страхом направлялись в Ялту. И лично на мое имя посыпалась масса писем...
Помощь оказывалась самая разнообразная. Выдавались денежные пособия, семейным до 40 рублей в месяц. Находились местные жители, которые давали бесплатные обеды, подыскивались дешевые комнаты, ходячим больным доставали соответственную работу: несколько больных фельдшеров и фельдшериц жили впрыскиваниями мышьяка, которые давали им врачи, уходом за состоятельными больными. Помню, больным портнихам покупались швейные машины, что оказалось лучше всяких денежных выдач» (там же, с. 276-278).
Таким образом, сам едва оправившись от туберкулеза, Сергей Яковлевич немедленно, и очень активно, начал помогать другим. Его письма, как правило, содержат просьбы о помощи в устройстве больных, о содействии в устройстве больниц, читален, библиотек, самые разнообразные полезные советы, хлопоты о делах своих знакомых, и т. д.
Вот, например, его письмо С. П. Мельгунову от 19. 11. 1912 г.: «Многоуважаемый Сергей Петрович! Простите, что долго не отвечал. Я не знал раньше гр. Капниста, знакомство было мимолетное и случайное, и я не был уверен – плюс или минус будет для него моя рекомендация. На днях из Феодосии приехал С. С. Крым, с которым мы были у Капниста, и сообщил, что Капнист остался очень доволен моей статьей. Теперь Вы можете смело явиться к Капнисту от моего имени и быть уверенным в хорошем приеме.
Стоит ли являться, - не умею сказать. Мое обозрение дома было слишком скоропалительно и поверхностно. Думаю, да. Я видел большую папку старых писем, и не только Державина. Есть интересное письмо графа Потоцкого (кажется, так) к императору Павлу… Дело в том, что сам Капнист – мальчишка-недоучка и, по-видимому, ничего не понимает в том, что у него хранится. А главное, никто не разбирался в старом архиве, - во всяком случае, не разбирался отец теперешнего Капниста – несчастный туберкулезный человек. Если бы Вы вздумали поехать в Судак, - рекомендую зайти в Феодосии от моего имени к присяжному поверенному Исааку Семеновичу Хаджи… Вы будете хорошо приняты, и он поможет Вам своими указаниями, как проехать в Судак, где остановиться, - поможет Вам и своими сведениями о прошлом усадьбы Капниста…
Будете в Питере – заходите, в 6 час. обедаю. Всегда дома и буду рад. Имя и отчество Капниста не знаю. Его и дачу его в Судаке отыскать легко.
Капнист хотел жить всю зиму в Судаке. Можете списаться. Я напишу Хаджи, что Вы, б[ыть] м[ожет], приедете».(РГАЛИ, ф. 1185, Фигнер, оп. 1, е. х. 410, л. 1-2).
Именно 1890-е, начало 1900-х, когда С. Я. Елпатьевский жил, в основном, в Крыму, являются наиболее интенсивным в творческом отношении периодом. В 1892 г. выходит его первая книга «Очерки Сибири», в 1904 в издательстве «Знание» - три тома «Рассказов». В 1905 - 1907 и в последующие годы он выступает как публицист против черносотенства, коррупции, деспотизма: очерки «Бесчинство», «Срам», и другие.
В 1913 г. выходят «Крымские очерки». Это - одна из книг в ряду дорожных очерков: «За границей», «Египет». Вместе с мемуарами описания путешествий составляют, на наш взгляд, самую интересную и актуальную для современного читателя часть творческого наследия писателя.
В Крыму переживает Елпатьевский и наиболее сложный и драматичный период - революцию, гражданскую войну. Его дочь Л. С. Врангель с семьей эмигрировала. С. Я. большевистскую революцию внутренне никогда не принял. В Крыму в начале двадцатых он голодал и болел, как все, жившие там тогда: Максимилиан Волошин, Анастасия Цветаева, семья Герцык-Жуковских.
Но, к счастью, авторитет С. Я. Елпатьевского и как общественного деятеля был настолько велик, что уже в 1922 году он поступил на службу в поликлинику при Кремлевской больнице, где и работал до 1928 года. Его энергии по-прежнему хватает очень на многое. Он пишет мемуары о замечательных людях, подводит итоги пройденного пути, продолжаетзаниматься и общественными делами: состоит членом кружка народовольцев при Обществе бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев.
Умер Сергей Яковлевич Елпатьевский 9 января 1933 года, на 79- м году жизни. Писатель Н. Д Телешов так вспоминает о нем: «Это был высокого роста, сухой, очень бодрый и подвижный старик, с отзывчивым и ласковым сердцем, с душою студента 80 –х годов, общественник, публицист и беллетрист, даровитый и умный человек, широко образованный». (Телешов Н. Д. Записки писателя. М., Гослитиздат, 1953, с 65-66).
Н. В. Садова, зам. директора по научной работе литературно-художественного музея Марины и Анастасии Цветаевых.